Как-то, ещё в советские времена, на одном из международных шахматных турниров за границей, руководитель советской делегации (назначавшийся, если кто уже не помнит, всегда из небезызвестного ведомства, имеющего более, чем опосредованное отношение к шахматам) подошел к секунданту гроссмейстера Бронштейна:
- Скажите, какую функцию вы здесь выполняете? Если вы играете сильнее вашего гроссмейстера, то и играли бы в турнире вместо него. А если слабее, то зачем вы ему нужны?..
Функции литературного редактора, как мне представляется, чем-то напоминают функции гроссмейстерского секунданта. Портфолио редактора набито исключительно чужими “замыслами текстов”, замыслами, часто гениальными, но, все-таки, только замыслами, которые ему, редактору, как заботливой матери - непослушных детей, надо умыть, причесать и привести в божеский вид перед выходом “на люди”. Превратить в Тексты. И это при том, что большинство редакторов и сами являются людьми, вполне литературно состоявшимися. Возникает резонный вопрос: “Зачем”?..
Ответ на него можно найти, знакомясь с редакторским портфолио. Чем-то оно похоже на тетрадку первоклассника. Слева – “исходник”, справа – ошибки, исправленные учителем. “Правый” текст при этом не слишком отличается от “левого”. Где-то - чуть точнее стилистически, где-то – чуть смещен смысловой акцент в соответствии с авторским контекстом. Но правка Журавлева – всегда точечна. Как скальпель хирурга, она оставляет в неприкосновенности ткань авторского текста, удаляя или исправляя лишь то, что мешает его здоровью, нарушает гармонию и красоту. При этом, не страдает и самолюбие автора – всё, как будто, “так и было”...
Вспоминается эпизод из журналистской юности. Дело было незадолго до Нового года. Редакции всех ленинградских газет находились тогда в одном здании Лениздата, на Фонтанке. Зайдя как-то в комнату соседней редакции, вижу над одним из столов самодельный, но довольно изящно выполненный рисунок, изображавший ель, на которой остались лишь несколько, сиротливо висевших на почти голом стволе, веток. Сверху красноречивая надпись: “Ёлка после редакторской правки”... Увы, и в то время и – особенно – в наше, не раз сталкивались с подобными “редакторами” и подобной “правкой”. Причем, как правило, редактора оставались безымянными инкогнито, подстерегавшими чужие тексты, словно наемный убийца - жертву.
- Кто этот бандит?! – в отчаянии потрясал я перед лицом “главного” своей “общипанной елкой” в свежем номере журнала.
- Наш литературный редактор – пожимал он плечами...
Вы когда-нибудь обращали внимание на то, что плохая работа – почти всегда безымянна, а хорошая – всегда персонифицирована, имеет автора с фамилией и именем?
Редкий случай: редактор, находясь в здравом уме и трезвой памяти, выбирает своей литературной профессией редактуру и корректуру, то есть – работу с чужими текстами. А ведь, как человеку, безусловно, творческому, ему и самому, наверняка, “летать охота”! И, все-таки, - зачем? Думаю, всё просто. Профессиональный филолог, редактор слышит текст как музыку, и неточная фраза “режет” его ухо так же, как фальшивая нота – ухо музыканта. “И пальцы просятся к перу, перо к бумаге” – исправить, навести блеск, восстановить гармонию... Сегодня, увы, таких редакторов осталось мало. Но они еще есть...